Пиррова поБЕДА

DAD	20 ноября 2014г. в 14:54 Город: 27-й регион

Друзья-сокнижники, приветствую и поздравляю всех с победой над «Динамитами». Сто лет уже не писал на гостевой, но это не значит, что не появлялся – захожу сюда ежедневно, читаю, держу «руку на пульсе». Очень рад, что многие из вас, с кем провёл бок о бок на трибуне «Нефтяника» столько лет и   (преимущественно) зим, живы, здоровы и даже «довольно упитаны». 

Решился написать вот по какому поводу. Ко мне уже неоднократно обращались наши хабаровские и иногородние болельщики ХсМ с просьбой опубликовать где-нибудь рассказ о трагических событиях 1982 года, произошедших на матче с «Зорким». Когда-то, несколько лет тому назад, я на страницах этой гостевой уже представлял на ваш суд первую часть своего повествования. В прошлом году в журнале «PRO-хоккей с мячом», выходящем к матчам «СКА-Нефтяника» была опубликована полная версия материала «Пиррова поБЕДА», разбитая на шесть номеров выпуска. Возможно, кто-то из вас и покупал те журналы. Но ко мне было много обращений иногородних болельщиков с просьбой выслать номера или разместить «поБЕДУ» на каком-либо из ресурсов, находящихся в свободном доступе. Помочь с журналами я не могу – некоторых номеров в нашем архиве попросту не осталось, все они были проданы подчистую. Блогов я тоже не веду, а просить какое-то издание опубликовать рассказ… Хлопотно это, одним словом. 

На одном из матчей прошлого сезона я имел беседу на эту тему с уважаемым всеми вами Серёгой Stars`ом, в ходе которой задал ему вопрос о этичности и целесообразности размещения материала на страницах гостевой. Серж выразил одобрение и обещал поддержку, но в итоге я всё же не решился на публикацию, не считая себя вправе загромождать гостевую столь объёмными мэсседжами.  

Однако вчера, на хоккее ко мне вновь обратились сразу несколько человек всё с той же просьбой. Мне было очень неловко изображать из себя целку, тем более, что это были весьма уважаемые в болельщицких кругах   (и лично мной) люди. Поэтому я пообещал им, что если мне удастся договориться с сокнижниками   (т.е. – с вами), то я буду рад разместить «Пиррову поБЕДУ» на этих страницах. Не весь целиком, а хотя бы частями, в том порядке, в каком они были опубликованы в «PRO-ХсМ». 

Настаивать ни на чём не могу, жду лишь вашего вердикта. 

С уважением. Юрий Собещук   (в миру болельщицком – DAD)  

 Комментарии посетителей:

DVA  [Хабаровск (с планшета)] Вперёд!!! Я сам номер с последней частью раздобыл только две недели назад... 20.11.14 15:09 StarS  [Хабаровск] А я был за бугром, так что крайних номеров у меня нет. 20.11.14 15:42 Костян  [город самого тит.клубаДВ ] Юрий, публикуйте   20.11.14 17:17 VKom  [Kom-sk] А у меня вообще ни одного номера...  А хотел бы прочитать целиком... Жду публикации... 20.11.14 18:47 serega  [хаб] Почитал бы с удовольствием. Но так и не понял где? DVA я так понял у тебя есть какое-то чтиво? 20.11.14 20:31 Вася  [email] [Хабаровск]  Юра, ждём!

DAD	21 ноября 2014г. в 01:32 Город: 27-й регион

Всем спасибо за оказанное доверие. 
Дабы не загромождать гостевую, буду выкладывать материал частями, в той же последовательности и в том же объёме, как и в журнале год назад. 
Ещё раз хочу напомнить всем и довести до сведения всех, кто не в курсе. "Пиррова поБЕДА" - это не журналистское расследование, не какой-то аналитический материал, написанный с целью разоблачения кого-то, поисков виноватых и правых, развешивания и наклеивания ярлыков. Это - мои личные воспоминания о том проклятом трагическом дне, о событиях,навсегда запечатлённых в памяти глазами очевидца - 18-летнего мальчишки, которому тогда, 20-го ноября 1982-го возможно, очень крупно повезло.  

                                               Пиррова поБЕДА…

Этот материал готовился к выпуску первого номера нашего журнала, и должен был быть приурочен к годовщине памятного всем хабаровским любителям спорта трагического события, произошедшего 20 ноября 1982 года на хабаровском стадионе имени В.И. Ленина сразу по окончании матча первенства страны по хоккею с мячом между местными армейцами и командой «Зоркий» из подмосковного Красногорска. Эта трагическая дата с той поры навсегда кровью вписана в одну из самых мрачных страниц в истории отечественного спорта… 
 
Долгие годы история «хабаровской мясорубки» оставалась «тайной за семью печатями», не предаваясь широкой огласке и публикациям в СМИ. Подробности трагедии на стадионе, её непосредственные виновники, количество жертв и число пострадавших в бессмысленной давке на скользких ступенях лестницы, ведущей с трибунных секторов «восточки», были известны лишь самому узкому кругу лиц из числа высшего партийного, милицейского и армейского руководства края. С самого первого дня сведения о случившемся были строго засекречены и охранялись впоследствии не хуже самых важнейших секретов, «…имеющих военную и государственную тайну». Это моментально породило в городе волну слухов, домыслов и предположений, обрастая жуткими, леденящими душу подробностями из уст истинных и мнимых свидетелей кровавой бойни. И по сей день, спустя уже более 30 лет, множество фактов происшедшего продолжают оставаться окутанными плотной завесой тайны, недосказанности и разноречивости мнений. Лишь в последние годы спортивным историкам и представителям средств массовой информации удалось получить доступ к кое-каким архивным материалам, позволившим слегка пролить свет на некоторые подробности случившегося в тот страшный ноябрьский вечер. С тех пор к трагической для   (без преувеличения) всего нашего города теме хабаровские журналисты обращались уже неоднократно. Позвольте сегодня и мне, пусть и с небольшим опозданием,  затронуть её ещё раз, пусть как и несколько косвенному, но очевидцу тех кровавых событий далёкого 1982-го… 
 
…Тот ноябрьский вечер глубоко врезался в память. В тот день мы с друзьями собирались убить сразу двух «зайцев» - сходить на хоккей   (как никак – матч открытия сезона!), а после его окончания культурно попить пива в «подвальчике» - пивном баре на углу Уссурийского бульвара и Комсомольской   (там сейчас располагается ресторан «Русский»). Второе событие тоже было весьма неординарным – в то время в центре было всего ДВА подобных заведения, «аксакалы» наверняка вспомнят и не дадут соврать: вторая относительно приличная пивнушка располагалась на пересечении улиц Калинина и Карла Маркса, но там были только «стоячие» столики, практиковалось демократичное самообслуживание и царила мама-анархия. На Уссурийском же всё было   (по тогдашним, естественно, меркам) достаточно чинно и благородно – вдоль вымощенных ракушечником стен стояли массивные столы со стульями, которые обслуживали востроглазые и разбитные тётеньки-официантки, к пиву подавались     (обязательно! Не закажешь – не получишь кувшин с вожделенной влагой) холодные и горячие закуски. И пиво, надо заметить, ПОЧТИ не разбавлялось… Попасть туда без предварительной записи и аванса, или нужных знакомств с местными «офсянками» можно было только выстояв в очереди на промозглом амурском ветерке пару томительных часов, да и то без каких-либо гарантий. Такие-то были времена…

Пожертвовать чем-то одним ради другого в данной ситуации было просто невыносимо. На хоккей мы с другом Валеркой не могли не пойти по определению – чемпионат в Хабаровске по многолетней традиции открывался матчем с кем-нибудь из «грандов» отечественного ХаСээМ   (как правило, это было московское «Динамо», регулярно, практически из года в год волей составителей календаря «экзаменовавшее» армейцев в матче открытия). Гарантированный аншлаг   (на поединках с динамовцами я вообще не помню свободных мест, даже в проходах между секторами). Народ в немыслимых извозничьих тулупах, дохах, шубах и полушубках -  самая популярная болельщицкая одежда тех лет, помните? – армейские полушубки с клеймом на самом видном месте   (как правило, том, что располагается чуть-чуть пониже спины: пятиконечная звезда с буквами «МО» - Министерство Обороны) набивался, как селёдки в бочке. А знаменитое: «Выдохнули!», когда на переполненную лавку, где между спрессованными в единую массу людьми уже невозможно   (о, это только кажется!) всунуть ребром ладонь, требуется втиснуть ещё одного(?) человека   («Мужики, да я только на минутку отлить отходил!...»). А это ощущение ВЕЛИКОГО, долгожданного ПРАЗДНИКА, этот чувствительный впрыск адреналина в кровь, и усиливающийся с каждой минутой предстартовый мандраж в предвкушении головокружительного зрелища, и… Пропустить такое?!!! Это казалось нам тогда просто невероятным… И пусть в этот раз стартовым соперником жребий выбрал нам не обременённых всеми мыслимыми и немыслимыми регалиями москвичей, а «всего лишь» красногорцев, предматчевый ажиотаж данный факт не снизил ни на йоту. «Зоркий», за четыре предыдущих года завоевавший чемпионское «золото» и две «бронзы» союзных первенств, безоговорочно входил тогда в пятёрку «топовых» команд страны, наряду со столичными и алма-атинскими динамовцами, красноярским «Енисеем» и армейцами Хабаровска   (звезда ещё одного из грандов отечественного хоккея с мячом, некогда грозного свердловского СКА, к тому времени, к сожалению, уже безвозвратно  закатилась). Да и состав подмосковного клуба, что говорится, внушал: многократные чемпионы мира Валерий Бочков и Леонид Лобачёв, чемпион мира 1975 года Юрий Петров, 73-го – Александр Теняков, да и остальные товарищи –Ирек Фасхутдинов, Александр Кораблин, Вячеслав Панёв, Олег Корпалёв, Сергей Майборода и другие были вполне им под стать… 

Билеты были предусмотрительно куплены заранее. Для этого нам с другом «Копчёным» пришлось самым бесстыдным образом сбежать с учёбы, прогуляв пары, в противном случае сложности с приобретением «тикетов» потенциально увеличивались в разы. Кассы открывались в полдень, люди занимали место у окошек с утра, и к открытию у касс уже выстраивалась стометровая очередь, хвост которой тянулся до самого китайского представительства   (ну, или чтобы было более понятно, до щита турнирной таблицы). В очереди поддерживался относительный порядок – наиболее ответственные мужички из завсегдатаев достаточно жёстко пресекали попытки разного рода «шустриков» приобрести вожделенные квитки в обход очереди. Наиболее рьяных и наглых в назидание остальным периодически подвергали публичным телесным наказаниям под одобрительные возгласы и циничные замечания сотен присутствовавших при экзекуции честных «болел», вынужденных часами терпеливо и мужественно топтаться на пронизывающем ветру.

Билеты брались по не совсем праведной, но уже годами отработанной схеме. Простые советские учащиеся, мы не слишком были обременены карманными деньгами – Валерка, будучи студентом «железки», получал стипендию в 40 рублей, я же на водительских курсах в СПТУ имел жалование неизмеримо больше – целых 104 целковых, что для 18-летнего пацана в то время было, собственно, совсем неплохо   (инженер получал 120), однако положенных нам государством сумм, разумеется, всегда катастрофически не хватало, а потому лозунг Партии «Экономика должна быть экономной!» мы понимали несколько превратно. В целях этой самой экономии   (но и, в то же время, чтобы не считать самим себя полными жлобами, и вносить свою малую лепту в кассу любимого клуба) приобретались билеты разного номинала: один «взрослый» - по рублю, и один «детский» - по 10 копеек. Так как квитки были абсолютно идентичными, отличаясь только небольшими сиреневыми штампиками «1 руб.» и «10 коп.», а тётушкам-контролёршам, отрывавшим контрольные корешки   (тысячи корешков!) в условиях жесточайшего прессинга со стороны ревущей напирающей толпы, в полумраке разглядывать их было недосуг, то данный способ, позволявший в итоге сэкономить 90 копеек на иные житейские радости, срабатывал, практически, безотказно, чем мы с другом безнаказанно и достаточно беспардонно пользовались. 
Столик в баре, путём представительства, обольщения и личного обаяния нами также был предусмотрительно зарезервирован, и потому, отрядив в погребок в качестве надёжного авангарда  ещё двоих друзей, больших, к слову, поклонников спорта, но откровенных не любителей     «поморозить сопли» на трибуне, мы с Валеркой с лёгким сердцем отправились на хоккей.  
Следует заметить, что я, как уже достаточно опытный к тому времени болельщик с десятилетним стажем   («дебютировавший», как сейчас помню – в 1972 году, на матче с ульяновской «Волгой» - 4:3) не стал пренебрегать должными мерами предосторожности, одевшись на матч достаточно тепло, несмотря на относительно комфортную для данного времени года температуру – шуба из искусственного меха   (последний писк моды того сезона), очень тёплые, лёгкие, на толстой рифлёной подошве «дутые» японские сапоги   (в народе – «дутыши». Между прочим, актуальны до сих пор!). Ноги, презрев в очередной раз все насмешки друзей, засунул в два полиэтиленовых пакета   (фирменная «Берёзка» - жуткий тогда дефицит! Пришлось втихаря стащить из отцовских запасов), сверху – бабушкины, двойной вязки, теплейшие шерстяные носки   (не поверите, но у меня до сих пор ещё живы две пары – сносу им нет!). Этот обряд обувания я неукоснительно соблюдаю все годы, и в любой, самый лютый мороз ноги на хоккее у меня в тепле. Вы спросите, зачем я обо всём этом так подробно рассказываю?... 

…Валерка, такой же, замечу, «отпетый» «болела», как и я, в тот вечер разоделся, как пижон. Форс, как известно, мороза не боится, а хороший «понт» - дороже денег! Ведь после хоккея – поход в «заведение», а значит – надо «соответствовать». На стадион он припёрся в перекрашенном марганцовкой, коричневом   («под дублёнку») офицерском полушубке   (с неизменной, опять же, звездой с буквами, предательски проступавшими сквозь краску), и… супермодных, слегка «потёртых»   (на самом деле так окрашенных - ещё один тогдашний «писк») югославских туфлях на высоченном массивном каблуке – предел мечтаний всего мужского населения Хабаровска, вещи незаменимой на дискотечных «шманцах» и прогулках по «Бродвею»   (вечерняя Карла Маркса), но столь же дикой и немыслимой на хоккее с мячом!  
…Как знать, но возможно именно эти пижонские ботинки спасли нас в тот вечер от большой беды… 

В преддверии матча всё шло, как обычно, ничто не предвещало случившейся в конце хоккейного праздника чудовищной катастрофы. Приподнятая предматчевая атмосфера начала ощущаться ещё на самых дальних подступах к стадиону. В «единичку» на Ленина, следующую в сторону Комсомольской площади, было попросту не втиснуться – ревущий народ брал автобусы штурмом. Мне лично удалось тогда уехать лишь на третьем по счёту.  
Кондукторш по такому случаю было две – на передней и задней площадках. На билетные кассы  (помните? «Совесть – лучший контролёр!»), установленные тогда в автобусах, в такие дни надежды, видимо, было мало. Обе тётки до хрипа сорвали голос, призывая к совести несознательных болельщиков   (женщин в этот час в общественном транспорте практически не было – давиться насмерть в толпе гогочущих разгорячённых мужиков – да ну, себе дороже!), однако билеты практически никто не брал. Но вовсе не корысти ради - несмотря на дружный гогот и крики: «Сегодня – праздник! Проезд – бесплатный!» не все присутствующие были такими уж откровенными ушастыми «зайцами». Попросту в той давке не было никакой физической возможности засунуть руку в карман за мелочью, если, конечно, ты не был профессиональным «щипачом»   (к слову – эти ушлые ребята собирали в такие дни в общественном транспорте весьма обильную «жатву»). Да чего там про карманы – вздохнуть, и то было тяжело. Переполненные, забитые под завязку «ЛиАЗы» мучительно долго   (3 км\час) позли, тяжело отплёвываясь, вверх по Тургенева, иногда буквально «издыхая» на полпути… 
Наш водитель, помню, имел неосторожность попытаться сделать посадку, или хотя бы выпустить «транзитчиков» на остановках «12 школа» и «Гидрометцентр». Двери попросту не открылись, несмотря на отчаянные вопли, мольбы и отборный мат толпы страждущих снаружи и нескольких несчастных, рвавшихся на волю изнутри. Тщетно… После чего наш автобус был объявлен озверевшим от всего происходящего водителем «экспрессом», который так и проследовал мимо остановок на площади Славы и Уссурийском бульваре. Мнение желающих выйти на этих остановках при этом полностью игнорировалось как «водилой», так и всеми остальными присутствовавшими… Несчастные бедолаги, оказавшиеся в ненужное время не в том месте – они попросту вынуждены были смириться…  
Преодолев сходу противный «тягун» на Тургенева, наша распухшая от количества болельщицкого люда, а так же издаваемого им несусветного шума и гама, «единичка» «выплюнула», наконец, спрессованный голосящий людской комок на «дежурной» аптеке… 

…Масштабность предстоящего действа по-настоящему начинала восприниматься ещё на самых дальних подступах к стадиону. Подъезжавшие один за другим к остановкам «ТЮЗ» и «Центральный гастроном» переполненные автобусы буквально извергали из своего нутра очередные партии помятых, разгорячённых и взбудораженных болельщиков, и затем, в одночасье  опустевшие, словно внезапно разрешившиеся от тяжкого бремени, постояв немного с открытыми дверьми, как будто пытаясь немного отойти от всего пережитого, уже порожняком следовали дальше – каждый по своему маршруту, увозя в своём опустевшем чреве нескольких оставшихся, перепугано озирающихся пассажиров.  
…Основной людской поток двигался со стороны улицы Карла Маркса – через Комсомольскую площадь, где человеческая река, разбиваясь на два приблизительно равных «рукава», стекала вниз, направляясь по улицам Тургенева и Шевченко, охватывая с двух сторон гостиницу «Интурист», чёрным маслянистым каскадом сбегала по ступеням лестниц и вливалась в столь же плотный и мощный поток хоккейных болельщиков, следовавших к цели по Амурскому бульвару. А уж на подступах к центральному ядру так и вовсе кипело, переливаясь и переплетаясь многотысячным мужским многоголосьем, настоящее людское море…   

Искренне удивило, а потому, очевидно, бросилось в глаза и хорошо запомнилось, что в этот раз на подходе к стадиону практически не спрашивали «лишнего билетика». По личному опыту предыдущих посещений стартовых матчей сезона, могу расценивать данный факт, как вопиющий нонсенс. Обычно соискатели вожделенного квитка начинали выяснять у спешащих на матч «присутствие наличия» ещё в районе СКИФа, становясь постепенно всё более и более настойчивыми в своих притязаниях по мере приближения к главной арене СиЛа. Так вот, в тот злополучный вечер никакого билетного ажиотажа не было и в помине… Нет, народ, как и прежде, запрудил всю площадь перед фронтоном стадиона, милиционеры и дружинники, пусть и не без труда, вполне успешно сдерживали болельщицкую толпу, с помощью красных металлических барьеров разграничивая её и направляя потоки людей в нужное русло. Несмотря на кажущееся столпотворение возле входов в подтрибунные тоннели, билетёрши службы контроля вполне успешно справлялись со своими обязанностями, стараясь, по мере возможности, минимизировать проникновение на трибуны безбилетных «зайцев». Их, впрочем, в те благословенные времена было и без того не слишком большое количество. Не могу сказать со всей определённостью, была ли во времена нашей молодости зеленее трава, но то, что люди в большинстве своём тогда были намного порядочнее, чем сегодня, это уж, как говорится – к гадалке не ходи… 

Никаких сканеров, никаких контрольных «рамок» и метало-детекторов, никакого досмотра с пристрастием на входе тогда, разумеется, не было и в помине. Предельно щадящий и лояльный «фэйс-контроль», «спалиться» на котором было возможно лишь находясь в о-о-ооочень приличной степени подпития, когда успевшего «нагрузиться» сверх меры какого-нибудь горе-болельщика уже попросту не держали ноги. Таких товарищей, посмевших явиться на общественное мероприятие в «…пьяном виде, оскорбляющем человеческое достоинство»   (стандартная формулировка протокола об административном нарушении тех лет), доблестные блюстители с помощью членов ДНД   (добровольной народной дружины – для тех, кто не знает, или уже подзабыл) вполне вежливо   (дабы не вызвать невзначай вспышки мотивированной массовой агрессии среди остальных «болел»), но предельно настойчиво препровождали под белые руки в каталажки «канареечных» ПМГ, в достаточных количествах присутствовавших на каждом матче. 

Думаю, что не открою Америки, если скажу, что ни для кого, включая сотрудников милиции, тогда не было секретом, что во время проведения хоккейных матчей на трибунах СиЛа крепко «злоупотребляли». Причём, это касается не только во все времена демократичной и, в какой-то мере, даже местами «отмороженной» «восточки». На «западе», смею вас уверить, «на грудь» тогда «принимали» ничуть не в меньших количествах. Морозы, случалось, стояли лютые, да ещё, зачастую, под пронизывающий амурский ветерок… А на «востоке» вся эта «благодать» задувала тебе прямо в лицо… Жесть – одно слово. И потому на трибунах «согревались» и «поднимали настроение», как могли. А разве кто-то сумел придумать способ лучше «старого-народного»? Таки отнюдь. Да и водка в те времена была ещё более, чем доступна, и стоила она не так уж шибко дорого… 
Одним словом, давайте, не будем ханжами - не стану пытаться делать из очевидного факта секрет полишинеля – пол-литра «андроповки», «Русской» или «Пшеничной» на подмороженный болельщицкий «нос» - считались тогда признаком хорошего тона. При этом каждый забитый армейцами гол являл собой поистине сюрреалистическое зрелище – переполненный стадион буквально взрывался вулканом безудержного восторга, а спустя каких-то пятнадцать-двадцать секунд   (условное время для того, чтобы успеть налить и «употребить внутрь» становившуюся на морозе тягучей сорокоградусную жидкость) трибуны на несколько мгновений буквально тонули в белесой мгле дружно выдыхаемого пара – у-ххх-х!  
…Ну-у-ууу – за гол! И дай бог – чтоб не последняя… Как говорится – не пьянки ради…  
Словом, что было, то было – чего уж там кривить душой… 

…Мы тоже были «детьми» того, «нашего» времени - не хуже, и не лучше остальных. Мы так же, как и подавляющее большинство советских граждан учились и работали, участвовали в субботниках, вступали в ряды пионеров и в комсомол, занимались спортом, верили в правильность курса нашей родной коммунистической партии, влюблялись в девчонок, мечтали стать космонавтами, посещали технические кружки и спортивные секции, занимались тем, чего в Советском Союзе «никогда не было», хулиганили, играли на гитарах, воровали груши в чужих садах, дрались на танцах в ПКО и ОДОСА, курили тайком за углом школы, ну, и, в привязке к вышесказанному – были, сами понимаете… Одним словом – ничто человеческое нам было не чуждо… 

 …У нас с Валеркой тоже «с собою было». Две бутылочки «Русской» были предусмотрительно   (от греха подальше) устроены в рукавах шубы и полушубка, а за пазухой моего друга   («поближе к сердцу») нашлось местечко для раскладного походного стаканчика и завёрнутого в чистую тряпицу и предварительно порезанного на дольки приличного шматка вкуснейшего домашнего сала. Кроме того, наша скромная закуска была заметно «усилена» купленными тут же, напротив входа на «стадио», четырьмя «сиротскими», но необычайно вкусными на морозе «общепитовскими» пирожками с картошкой и капустой. Вот когда пригодились сэкономленные за счёт неправедных билетных манипуляций деньги! 

Почему-то хорошо запомнилась та, торговавшая выпечкой, и при этом сама сильно смахивавшая на капусту из-за множества пододетых под сомнительной белизны халат тёплых вещей тётушка-продавщица, грудным простуженным басом покрикивавшая на обступивших плотным кольцом её лоток гомонящих и матерящихся мужичков: «Мелочь! Мелочь готовьте, щучьи дети! Когда ж вы, наконец, насытитесь, ироды! Па-ра-зи-тыыы-ы!!!» При этом она виртуозно, с ловкостью фокусника и чёткостью автомата орудовала длинной двухзубцовой вилкой, крепко зажатой в руке, одетой в нитяную перчатку с обрезанными пальцами. Вот уж кого было действительно жаль… Простоять три часа на морозе и жёстком пронизывающем ветру – то ещё удовольствие. Несгибаемый боец «невидимого фронта». Кормилица наша… 

…На трибуны мы проникли беспрепятственно, без присущих подобному случаю давки и столпотворения и сохранив припрятанную «контрабанду» в целости и сохранности. До стартового свистка оставалось ещё около получаса, и нам без особого труда удалось ангажировать два отличных места на восемнадцатом секторе «восточки», расположенном от центра чуть ближе к тому самому злосчастному выходу, где всего два часа спустя и развернулось жуткое кровавое действо. 

До начала матча мы с Валеркой успели изучить куцую хоккейную программку, слегка перекусить «чем Бог послал», и даже пару раз пропустить по «маленькой» - за грядущий   (и обязательный!) успех наших любимцев и «…щоб наша доля нас не чуралась…» Подходивший «стройными рядами» разномастный болельщицкий люд постепенно заполнял черневшие прямо на глазах прямоугольники трибунных секторов и к стартовому свистку главного судьи, алма-атинца Ильина, «запад» и «восточка» оказались уже заполненными под завязку. А вот на северной и южной трибунах уплотнёнными и освоенными оказались только «виражи», сектора же, расположенные прямо за хоккейными воротами, остались в итоге практически пустыми. Аншлага на сей раз не получилось… 

 Не берусь судить о точном количестве людей, пришедших в этот злосчастный вечер поддержать нашу любимую команду, однако полагаю, что оно оказалось всё же несколько выше числа заявленных в официальном протоколе восемнадцати тысяч болельщиков. На мой непредвзятый взгляд, цифра 21-22 тысячи человек всё же будет больше соответствовать истине. 

 Перед началом - короткое вступительное слово кого-то из хоккейную «власть придержащих», подъём капитанами команд государственного флага, дружный радостный рёв трибун, короткий стартовый свисток, и… Игра началась. 

Не буду в подробностях пересказывать вам ход игры и хронологию событий того далёкого матча, ибо изначально не ставил перед собой подобной цели. Краткий статистический отчёт – перед вами: 
СКА   (Хабаровск) – Зоркий   (Красногорск) – 4:3   (3:3). 
20 ноября 1982 года. Хабаровск. Стадион имени Ленина. 18 000 зрителей. Минус 7 градусов. Судьи: Ильин   (Алма-Ата), Кузнецов   (Омск). 
СКА   (Хабаровск): С.Лазарев, Е.Шестаков, А.Волков, С.Тисленко, В.Ковалев, А.Першин, В.Саломатов, С.Данилов, В.Чухлов, Н.Паздников, В.Булдыгин. На замену выходили С.Янина, Ю.Тишин, Ю.Горностаев. Тренер Михаил Ханин. 
«Зоркий»   (Красногорск): А.Герасимов, И.Фасхутдинов, В.Баранов, Л.Лобачев, Н.Соловьев, А.Кораблин, Ю.Петров, В.Бочков, О.Корпалев, М.Крыгин, В.Панев. На замену выходили С.Майборода, М.Климов, С. Першин, Ю. Волков, И.Соберзянов. Тренер Евгений Манкос. 
Штраф: 15-20. 
Голы: Корпалев, 15 – с углового   (0:1); Ковалев, 27 – с углового   (1:1); Першин, 31   (2:1); Петров, 32   (2:2); Ковалев, 33 – с углового   (3:2); Баранов, 36   (3:3); Чухлов, 71 – с углового   (4:3). 
 
Со своей стороны, отмечу лишь, что матч получился исключительно боевым и предельно захватывающим, державшим аудиторию в крайней степени напряжения до самых последних секунд. Игра напоминала качели – команды попеременно вели в счёте, словно играя в догонялки, раз за разом восстанавливая голевой паритет и вновь на один мяч выходя вперёд. В итоге всё решили «стандарты», вернее – точность их исполнения. В этом компоненте армейцы значительно превзошли своих маститых соперников, усилиями Виктора Ковалёва   (дважды) и Валерия Чухлова, трижды поразив ворота красногорца Герасимова точными ударами с угловых. 
Нервный ход игры, несомненно, накладывал свой отпечаток и на болельщиков. Взбудораженный народ, отчаянно переживающий за своих, встречал каждое удачное действие любимцев восторженным одобрительным рёвом и… очередной порцией горячительных напитков, дружно «начисляемых» из извлечённых из самых неожиданных мест разнокалиберных бутылочек, «шкаликов», «мерзавчиков» и «щенков»… «За гол», за верную руку «Коваля», за «шайтана» и «кудесника» «Лазаря», за «Шестака» и за «Данилу-мастера», за «Чухл`а» и «Шуху», «Саломата»  и «Булдыгу»… Холодная водка на морозе, да под хорошую закуску   (а болельщицкий люд в этом плане – народ запасливый) «цепляла» не так, чтобы очень сильно, храня до поры-до времени  (сиречь – до попадания в тепло) коварный дьявольский эффект «мины замедленного действия». Основная масса болельщиков вплоть до самого окончания матча, как правило, держалась «бодрячком», даже несмотря на довольно изрядное количество принятого «на грудь», и всё же уже к концу первого тайма на трибунах появились первые пьяные.

Были такие и среди нашего окружения. Одного, уже изрядно «набравшегося» товарища, располагавшегося двумя рядами ниже, небольшая группа милиционеров, состоявшая из двоих сержантов и молоденького лейтенанта, попыталась было выдернуть с насиженного места, чтобы препроводить в пикет для последующего «оформления», однако дружно вставшее грудью на пути «сатрапов» болельщицкое сообщество не позволило им этого сделать, тесно сомкнув ряды и не дав блюстителям добраться до несчастного. Разгорячённая публика, идя на выручку проштрафившемуся бедолаге, подняла на нашем и близлежащих секторах такой несусветный шум и гам, что понявшие всю бесперспективность своих намерений милиционеры, попикировавшись и слегка поругавшись для порядку, вынуждены были отступить… Одержанная в борьбе с представителями власти «победа» лишь ещё более воодушевила трибуны. За это, как водится, тоже надлежало выпить… Получившие дружный отпор и явно ошеломлённые этим сотрудники правопорядка предпочли сделать вид, что ничего не замечают. Однако, это был едва ли не единичный подобный инцидент. В целом на трибунах сохранялись относительное спокойствие и порядок. Народ увлечённо смотрел хоккей…

…Игра в исполнении  двух команд Больших Мастеров смотрелась на едином дыхании. Адреналин зашкаливал, настроение было отличным – наши, по большей части, вели в счёте, владели пусть и не столь очевидным, но преимуществом, и у всех собравшихся имелись достаточно веские основания полагать, что уж сегодня-то кумиры точно своего не упустят… 
Окончательно заставил нас уверовать в это четвёртый гол, забитый с углового Валерием Чухловым, приблизительно за двадцать минут до финального свистка. Перед этим на поле как раз установилась длительная «голевая пауза» - осыпав друг друга на исходе первого тайма настоящим градом мячей   (напомню – тогда в течение 6 минут   (с 31-й по 36-ю) соперники успели по два раза поразить ворота друг друга) команды, словно сами испугавшись такой скорострельности, начали внимательней и жёстче действовать в обороне. Кроме того, блестяще действовали на последнем рубеже оба голкипера – Сергей Лазарев и Андрей Герасимов, не раз выручавшие своих защитников в трудных ситуациях и срывавшие аплодисменты трибун. Какой «выстрел» Лобачёва метров с 14-ти «потянул» тогда «Лазарь» - в своём фирменном кошачьем броске из правой ближней «девятки»! А стремительный сольный рейд со своей половины поля Ирека Фасхутдинова, по ходу движения к воротам «раздевшего» с полдесятка армейцев… Гол уже казался неминуемым, и наверняка состоялся бы, если бы не отчаянный прыжок Сергея, кончиками пальцев дотянувшегося до мяча и переправившего его на угловой…. Несколько раз блеснул мастерством и Герасимов, отразивший серию опасных ударов  Саломатова, Паздникова и Ковалева. А вот перед ударом с «корнера» Чухлова «зорич» не устоял… Пущенный словно из пращи мяч навылет прошил частокол человеческих тел, поставив на дыбы взорвавшиеся громовым рёвом восторга трибуны… 

…Повторюсь – всё было здорово. Ну, всё. За исключением одного – мой закадычный корешок Валерка, как того и следовало ожидать, к тому времени успел весьма прилично «набраться» и окоченеть. Выражение «Форс мороза не боится» оказалось верным лишь отчасти. Весь первый тайм, время перерыва и даже начало второго мой «копчёный» друг держался молодцом и глядел «бодро-весело», однако чем дальше катилось время матча, тем сильнее действовали на него алкоголь и, пусть небольшой, но всё же достаточно ощутимый   (ещё бы – в таких-то, не по сезону, импортных пижонских «корах»!) ноябрьский морозец. Сразу же после забитого Чухловым гола Валерыч, у которого к тому времени уже зуб через раз попадал на зуб и предательски полиловел нос, начал жалобно поскуливать, заискивающе заглядывать мне в глаза и заунывно канючить, пытаясь при этом самым недостойным образом склонить меня к чудовищной измене.  

Он предлагал ни много ни мало, как… плюнуть на всё и вся   (а конкретно - на оставшееся время матча) и начинать выдвигаться по направлению к пивбару. Наши, дескать, и так выиграют, лично для него тут всё ясно, как божий день   (это за 20 то минут до конца, при ничтожных и скользких «плюс один»!), а сам он - дико замёрз, ног - не чувствует и, вдобавок ко всему, его совершенно замучила икота… А в баре, куда нам поскорее следует попасть – тепло и уютно, там нас ждут друзья, которых негоже обижать своим отсутствием, ну и т.п. Короче говоря – детский лепет на восточной трибуне… 

Впрочем, что-что, а икал Валерка, действительно не переставая, к тому времени уже минут десять, чем откровенно веселил почтеннейшую публику, беззлобно потешавшуюся   (а кто сам без греха? Дело житейское) над его оглушительными, смахивавшими на ослиное «Ии-ааа» жалобными всхлипами. Ни многочисленные «полезные» советы и рекомендации «знатоков», ни предложенная сердобольным соседом невесть откуда взявшаяся вода   (?!), ни даже раскалённый, с огромного китайского термоса   (помните такие – со снегирями?) крепко заваренный чай моему горемыке не помогали. Да и по всему было видно, что друг мой отнюдь не блефует, пытаясь любой ценой вызвать у меня приступ сострадания и жалости – он и в самом деле прилично закоченел и промёрз. Ко всем вышеперечисленным добродетелям, Валерыч ещё и принялся усиленно клевать носом, а это был уже по-настоящему дурной знак. Откровенно говоря, пить мой друг никогда толком не умел, и довольно быстро «ломался», зачастую полностью «выходя из строя». Сколько с этим у нас связано смешных и поучительных историй – не перечесть… Однако сейчас - не об этом. 

Прекрасно зная маленькие «слабости» своего старого приятеля, и устав слушать его жалобное нытьё, я в итоге вынужден был наступить на горло собственной песне, и, поддавшись уговорам низкого провокатора, покинуть трибуну, впервые в жизни   (!) не досмотрев игру до конца… 
 Когда, уходя и в последний раз оглядываясь на поле, я бросил взгляд на информационное табло, до финального свистка оставалось меньше восьми минут… 

…На злополучную «южную» лестницу, на которой всего несколькими минутами позже разыгралась чудовищная кровавая драма, мы с Валеркой вышли в гордом одиночестве – ВСЕ НОРМАЛЬНЫЕ болельщики в эти минуты, затаив дыхание, следили за перипетиями происходящего на поле. Битва продолжалась! Бурные всплески эмоций, взрывы восторга, крики, свист и стоны разочарования продолжали нестись нам вслед… Но они остались там, за спиной, а мы   (оба!) теперь уже были «вне игры»…  

Там, на ледовом поле отчаянно продолжала сражаться за победу наша команда, «гореть» и переживать - наши соседи и товарищи по трибуне, а я, вместо того, чтобы «болеть» и «умирать» с ними плечом к плечу, вынужден был препровождать в «заведение» этого подлого скунса, этого разодетого, как на парад, придурка в его модных импортных «гадах», которые я уже успел возненавидеть за полтора часа всеми фибрами своей души… Поверьте, сложно передать словами, насколько я был зол на него… «Нет у меня больше друга…» 

…Однако же, ни моя личная и всеобъемлющая неприязнь к своему непутёвому напарнику, ни приличная доза   (а «уговорить» за два часа на морозе мы успели практически всё, что принесли с собой. Я – чуть больше, Валерка – чуть меньше) принятого внутрь алкоголя, не помешали мне сохранить определённую трезвость ума и способность видеть, оценивать и быстро соображать… 

 
Первое, на что упал взгляд, пока мы ещё только подходили к лестничным ступеням, были два жёлто-синих «бобика» ПМГ, припаркованных прямо на газоне чуть левее обочины, возле которых курили, весело и громко переговариваясь при этом, человек семь или восемь милиционеров. Вдали, напротив лестницы, ведущей на Серышева, возле ледового дворца угадывался ещё один милицейский УАЗик – 452-ой, в простонародье - «буханка», стоявший с выключенными фарами. 

Наше появление на горизонте определённо вызвало у служивых живой интерес – они чуть приумолкли и, обратив взгляды в нашу сторону, принялись внимательно нас изучать. Помню, я успел шепнуть Валерке: «Менты! Ну-ка, соберись…» Но мой друг, несмотря на своё сложное состояние, уже сам почувствовал опасность, исходившую со стороны патрулей, и как-то весь внутренне подобрался, выпрямившись в полный рост, и даже перестав пошатываться.  
Можем, когда захотим… Вот только эта проклятая икота… 

Несмотря на достаточно скользкие ступеньки, спуск по лестнице мы провели с ловкостью эквилибристов, ни разу не поскользнувшись и ни на миг не потеряв равновесия. Валерка мёртвой хваткой вцепился в мой рукав и, набрав в лёгкие побольше воздуха, сосредоточенно притих, пытаясь подавить рвущиеся наружу спазмы. Стараясь не сбиваться с шага, мы двинулись прямо на патрульных. 

Прервав разговор, милиционеры инстинктивно дёрнулись было, сделав заметное движение в нашу сторону, но… То ли наш чересчур приличный внешний вид   (всё же одеты мы оба были не совсем «по-хоккейному». Вот уж, воистину – каждая медаль имеет две стороны) смутил милицейских «охотников», то ли мы действительно своим поведением не вызвали должного подозрения со стороны блюстителей… Мы шли прямо на них, не опуская глаз, я совершенно трезвым   (отрезвеешь тут!) голосом нёс какую-то чушь про сегодняшнюю игру, Валерыч же сохранял полное молчание, весь погрузившись в себя, сосредоточенный и серьёзный, как собачка, которая целится пописать в скрипку… 
Наглость – города берёт… Патрульные как-то одномоментно обмякли, потеряв к нам интерес, и вновь вернулись в кружок, намереваясь, очевидно, продолжить прерванный нашим появлением разговор. А тут ещё, словно в помощь нам, захрипела сиплым речитативом милицейская рация, и пока служивые получали свежие вводные, мы с приятелем успели проскочить опасное место. Правда, оставалась ещё стоявшая прямо на пути нашего следования милицейская «буханка», но и она вдруг, включив фары, внезапно сорвалась с места, и выехав на центральную аллею, понеслась куда-то по направлению к главному входу.  

Не были бы мы комсомольцами – точно перекрестились бы… Провести ночь в «мочалке» - известном всему городу вытрезвителе на Мухина   (там сейчас располагается банно-гостиничный комплекс «Али») – удовольствие, должен вам заметить – куда как ниже среднего… Но даже сама ночёвка там, сколь бы ужасной она не была по определению, была ничто по сравнению с последствиями, которые влёк за собой привод туда - письма родителям, на работу или в институт со всеми вытекающими из этого последствиями – беда… Сколько судеб в своё время было поломано, сколько пострадало людей, разок угодивших туда, будучи даже просто в лёгком подпитии… 

…Но пусть, возможно, кощунственно прозвучат мои слова – многие бы в тот вечер, да и  сегодня, спустя столько лет после трагедии, дорого заплатили бы за то, чтобы в те кровавые минуты оказаться там… Уж лучше там, в стенах этого чудовищного заведения, но не на этой проклятой лестнице, в больницах, прозекторских и моргах… Вы уж простите меня, люди, за мой горький цинизм. Мы ведь тоже могли оказаться в ту ночь где угодно… 
Нам с другом тогда просто повезло. 

…Мы едва успели поравняться со старым ледовым дворцом, как прокатившись со стороны стадиона, нас плотной оглушительной волной накрыл многотысячеголосый восторженный болельщицкий рёв, судя по которому несложно было понять – наши победили! «Зоркий» - на коленях! Ну, что, собственно, и требовалось доказать…   
На душе как-то сразу стало легче. Всё-таки не зря сходили! Есть первая победа, и мы – её прямые и непосредственные свидетели! Теперь это дело можно и с друзьями отметить. Если бы ещё не этот «гадский папа»… Возиться с ним, как с маленьким, после всего, чего он меня лишил – той самой, знакомой каждому болельщику на стадионе непередаваемой победной эйфории - не было ни малейшего желания. Навязался, гад, на мою голову… 

 Неожиданно переставший икать и слегка протрезвевший от пережитого Валерка, очевидно чувствуя свою вину и глубоко раскаиваясь в содеянном, молчал в тряпочку, как нашкодивший кот. Сопя, мы спорой рысью двигались в сторону выхода на Амурский бульвар, когда со стороны стадиона вновь послышались крики, постепенно перешедшие поначалу в невнятный гул, а потом - в человеческий вой. Однако мы уже не обращали на них особого внимания. За годы хождения на хоккей   (а мы с Валерычем в те годы посещали не только всенародно любимые «мяч» и футбол, но и гораздо менее популярную тогда в Хабаровске «шайбу», обретавшуюся  в то время в классе «Б») мы не один десяток раз наблюдали бурное празднование хабаровскими болельщиками побед наших любимых команд… Так что уже и видели, и слышали всякое.

  
…Сегодня такого уже не увидишь, нет. Сейчас, с каким бы результатом ни закончился матч, публика, выйдя со спортивных арен, быстренько рассаживается по личным авто, и… Привет. Через десять минут уже ничто не напоминает о только что произошедшем. В лучшем случае – молодёжь немного поголосит в своё удовольствие: «Ха-ба-ров-ский СКА!» и вновь – тишина и вселенская благодать. Да и народу то на спортивные состязания сегодня ходит в разы, а то, и в десятки раз меньше. Давно ли вы видели своими глазами переполненную чашу стадиона? Да и видели ли вообще? Теперь о былых многотысячных аншлагах можно судить лишь по сохранившимся пожелтевшим фотографиям, да по нескольким кадрам кинохроники, чудом уцелевшим в архивах и запасниках. Да ещё остаётся верить на слово таким вот старым мастодонтам, как мы. А вот в наше время, бывалыча… 

Двадцать пять, а порой и тридцать тысяч возбуждённых и опьянённых яркой победой любимого СКА мужчин, покинув центральную арену, в несколько минут «без единого выстрела» захватывали центр города. Идущий плотной стеной болельщицкий люд, голося на все лады, самозабвенно празднуя победу, двигался к ближайшим автобусным, троллейбусным и трамвайным остановкам. Всего лишь только для того, чтобы, осознав всю бессмысленность попыток штурма общественного транспорта, в итоге махнуть на всё рукой, и отправиться пешком через весь город, вопя во всю глотку спичи и здравицы во славу своих любимцев. В этакие минуты мы все были друг для друга товарищи, друзья и братья… 

…Мы с моим другом тогда даже не подозревали, какая кровавая драма разворачивалась в те мгновения буквально за нашей спиной… 

…Двигаясь бодрой спортивной трусцой, мы с Валеркой буквально за пару минут покрыли расстояние до улицы Комсомольской, в месте её пересечения с Амурским бульваром. На совершенно безлюдной, едва припорошённой снегом автобусной остановке не было видно ни души, лишь одиноко стоял, притулившись к бордюру, щеголеватый, тёмно-бордового цвета «ноль-шестьдесят третий» «жигулёнок», за рулём которого скучал, позёвывая и лениво обозревая окрестности, весьма приличного вида мужчинка средних лет, в светло-коричневой югославской дублёнке   (воплощение несбыточной мечты каждого представителя  мужского населения нашей необъятной страны), огромной лохматой собачьей шапке   (ещё один «писк» тогдашней моды) и залихватских усах с бакенбардами, весьма уверенного в себе вида. 

До вожделенного пивбара на Уссурийском нам оставалось всего-ничего – преодолеть подъём на Карла Маркса и по Комсомольской спуститься вниз к бульвару – дело пяти минут при любом, самом что ни на есть печальном раскладе. Увы, но я был не один… 

Мой нетрезвый промёрзший друг при виде тёплого, стоящего «под парами» явно в ожидании клиентов авто, едва не впал в кому. Наотрез отказываясь идти дальше пешком, и бормоча что-то самоободряющее себе под нос, он мёртвой хваткой вцепился в ручку пассажирской двери «жигулёнка», словно утопающий в спасательный круг. Ни уговоры, ни доводы, ни угрозы на совершенно потерявшего голову приятеля уже не действовали – мы едем на такси… И – баста! Скрипя зубами и безбожно матерясь, на чём свет стоит, пришлось, тем не менее, уступить… Ну, не драться же мне было с ним… 
Заметив, с каким маниакальным упорством Валерка рвётся внутрь, сидевший за рулём смекалистый малый тут же загнул такой ценник, что у меня от услышанного буквально перехватило дыхание. Наглый, абсолютно уверенный в своей безнаказанности «бомбила», молниеносно «прокусил» наше   (моё) бедственное положение и, поняв, что деваться мне некуда, моментально оценил свою заботу в… два рубля!  

Я не верил своим ушам… За полукилометровую поездку с бульвара на бульвар – ДВА РУБЛЯ! Это сегодня озвученная наглым барыгой сумма многим мало что скажет – другое время, другие цены, другие понятия… Только для того, чтобы вы поняли и оценили крайнюю степень моего негодования, замечу, что поездка на такси от моего дома на улице Ленина, в котором раньше находился известный всему городу фирменный торговый комплекс «Океан», до железнодорожного вокзала стоил   (по счётчику-таксометру) 86 копеек. Таксисту, разумеется, отдавался рубль, и при этом никто не испытывал друг к другу никаких неприязненных чувств… Но два целковых за то, чтобы перевалить через «Карлуху»!... За такую «подачу» почему-то нестерпимо хотелось грубо залезть товарищу в лицо… Однако, пока я закипал праведным гневом и просчитывал в уме возможные варианты, мой «копчёный» друг уже успел забраться в салон и сосредоточиться на заднем сидении «лондолета» с наиглупейшим выражением блаженства и полного умиротворения на лице… Ну, и что прикажете делать с этим низким негодяем? Оставалось плюнуть и смириться… 

Поездка, стоившая нам весомой части нашего бюджета, продлилась не более минуты, и вот – мы уже у цели… Сбылась мечта идиотов   (-а?)… Впрочем, порядком заждавшиеся нас друзья были искренне рады нашему появлению и одно это уже с лихвой перевешивало все мелкие неприятности… 

…Остаток дня пролетел быстро и незаметно – в полумраке полуподвального помещения, в котором располагалась пивнушка, ощущение времени терялось совершенно. Предлагаемое «Бархатное» пиво было вполне приличного качества, местное фирменное блюдо – папоротник с мясом, подаваемый в блестящих металлических «баранчиках», было приготовлено необыкновенно вкусно, а привезённый нашим другом Серёгой из командировки на Сахалин   (наш, покойный нынче, закадычный друг летал вторым пилотом на «МИ-8») дефицитный наисвежайший неричий балык был попросту бесподобен…

Мы отлично посидели втроём   (попавший, наконец, в тепло и отогревшийся Валерыч, прикорнув возле стенки у батареи, благополучно и мирно проспал все наши «посиделки») до самого закрытия заведения. Время было ещё не самое позднее, расставаться никому не хотелось, и мы решили ещё немного продолжить, тем более, что Серж настойчиво приглашал к себе в гости, искушая нас привезенными из поездки икрой и деликатесными крабами. Сказано – сделано! Подхватив под мышки совершенно разомлевшего Валерку, мы дружно поспешили на остановку «Речной вокзал», где, несмотря на вечерний «час пик»   (суббота!), без особых проблем сумели поймать такси. 

По пути следования домой мы в разговоре, очевидно, вскользь коснулись темы прошедшего матча, потому что ехавший до этого молча пожилой неразговорчивый таксист вдруг поинтересовался у нас, не были ли мы на сегодняшнем хоккее. Получив утвердительный ответ, наш водитель неожиданно озадачил вопросом, не знаем ли мы, что за ЧП произошло на стадионе после окончания встречи. Таксисты – самые сведущие люди на земле, что, собственно говоря, и не мудрено – оснащённые рациями машины позволяли своим хозяевам постоянно поддерживать связь в эфире, делиться новостями с коллегами и быть в курсе всех происходящих в городе событий. Они и на сей раз оказались самыми осведомлёнными, но даже им не были известны подробности произошедшей трагедии.  

Мы, разумеется, тоже были не в курсе случившегося, и потому ничего внятного на сей счёт сказать не могли. Да, собственно, и словам таксиста, помнится, не уделили тогда должного внимания. Ну, и потом – чего такого, из ряда вон выходящего, там вообще могло произойти? Наши выиграли, обстановка на арене была спокойная, настроение в честь победы – приподнятое. Ни о каких терактах и массовых беспорядках в те времена у нас и слыхом не слыхивали. Мир был прекрасным и удивительным, а вечер – томным… Ну кто из нас в те минуты мог предположить себе, что у нас в городе случилось ТАКОЕ… 

…К себе я попал уже глубоко за полночь. Дома, несмотря на поздний час, было непривычно тихо и пустынно – отец находился где-то в Сибири, он тренировал женскую баскетбольную команду и в те дни повёз своих девчонок на зональные соревнования команд Сибири и Дальнего Востока. Младший брат мой, порядочный раздолбай, повеса и большой любитель «погонять собак», остался тогда ночевать у кого-то из своих многочисленных друзей. 

Мамы тоже не оказалось дома, но удивляться этому как раз не приходилось – она занимала высокую ответственную должность, и, помимо своей основной работы, входила в состав бюро Крайкома КПСС, часто пропадая до полуночи на многочисленных партийных пленумах, совещаниях и партконференциях, откуда возвращаясь всегда смертельно усталая, насквозь пропахшая запахом табачного дыма. Так было всегда, сколько я себя помню, и потому к поздним маминым возвращениям в нашей семье все давно уже привыкли. 

…Смертельно утомлённый впечатлениями и сопутствующими им более чем обильными возлияниями, я с трудом сумел добраться до своей, самой дальней комнаты, и, едва скинув верхнюю одежду, буквально без задних ног рухнул на кровать, и моментально забылся беспробудным сном, словно провалился в глубокую и тёмную липкую яму…Я отключился настолько, что не слышал ни разрывавшегося истерической трелью телефона, ни пронзительных дверных звонков, ни хлопанья дверьми, ни маминых криков, ни бешеного стука её каблуков…  

Проснулся я даже не от резанувшей по глазам вспышки яркого света, а от ощущения того, как что-то нестерпимо горячее заливает моё лицо, а чья-то рука пребольно, наотмашь хлещет меня по щекам… И ещё – этот высокий, давящий на уши, отчаянный женский крик, от которого у меня буквально зашевелились волосы на голове… 

Совершенно очумевший от сыпавшихся на меня ударов, ещё не пришедший в себя ото сна, я усиленно, но тщетно пытался понять, что всё-таки происходит, и за что с таким ожесточением и так беспощадно бьёт меня по лицу самый дорогой, самый близкий и самый любимый мною в жизни человек… Моя мама.  

…Это была всего лишь истерика. Жуткая, никогда и нигде не виданная мною больше живьём – ИСТЕРИКА… Истерика матери, тысячу раз безвозвратно похоронившей своего сына… 

Мне было всего 18, я был ещё слишком молод, несведущ и неопытен, я никогда не видел ничего подобного, и потому, признаюсь, совершенно растерялся. Мама кричала жутко, её трясло, колотило крупной дрожью, слёзы душили её, временами перехватывая крик, и тогда от сдавленных, рвущихся из груди хрипов становилось ещё страшнее… И ещё мамино лицо – всегда такое прекрасное и родное, а теперь – страшное, искажённое мученической гримасой отчаяния, боли и страха. И её глаза, невидящие, ослеплённые пеленою слёз…  
Умирать буду – вспомню. 

…Я не знаю, сколько продолжался весь этот кошмар, мне казалось, что длился он вечность. С большим трудом, задействовав нашу небогатую домашнюю аптечку и все свои скудные познания в медицине, мне удалось немного привести маму в чувство и добиться от неё хоть сколько-нибудь связанных объяснений. Видя, как ей плохо, я не стал мучить её расспросами, но по обрывочным фразам, прерываемым ежеминутно новыми потоками слёз, я сумел уяснить одно – на стадионе Ленина произошла ужасная давка, погибло и покалечилось много народу, наша мама была на месте трагедии и видела всё это собственными глазами…  
И ещё - на месте бойни она пыталась отыскать меня… 

…Мама была бледна, как смерть, на лице - ни единой кровинки. Под глазами залегли страшные тёмные круги, губы побелели. Я бросился вызывать «скорую», на том конце провода долго не отвечали, потом взвинченный, едва не переходящий на крик женский голос ответил мне, что все машины на выезде, велел ждать, после чего в диспетчерской повесили трубку. Судя по всему, врачам в те часы пришлось по-настоящему лихо… 

Я сделал всё, что было в моих силах – на руках перенёс маму в спальню, накапал ей ещё корвалола и валерьянки, буквально силой заставил её выпить кружку горячего чая с мёдом и мятой, закутал в тёплый верблюжий плед. Спустя какое-то время она немного пришла в себя, но почти ничего не говорила, только крепко сжимала мою руку, не отпуская от себя ни на шаг. Мама смотрела на меня так, будто я только что вернулся с того света, в глазах её, не переставая, продолжали плескаться страх и ужас от пережитого.  

От мысли о том, что от увиденного она могла помутиться рассудком я, кажется, сам едва не тронулся умом… Весь хмель и дурь с головы улетучились, словно ветром сдуло. Признаюсь – я откровенно запаниковал, не в силах понять, что же мне делать дальше. 

«Скорая» приехала через сорок минут. Врач, женщина средних лет и молоденькая медсестра молча, не раздеваясь и ничего не спрашивая, прошли прямо в спальню. У них были серые, измученные лица и такие же, как у мамы, тёмные круги под глазами…  
Я начал бестолково суетиться, пытаясь предложить свою помощь, но врачиха жёстко одёрнула меня, приказав не мозолить глаза, и занялась мамой. Задав ей несколько обычных в таких случаях вопросов, и не получив на них вразумительных ответов, врач сурово уставилась на меня – дескать, это ты, сукин кот, довёл мать «до ручки»? Я начал мямлить что-то невнятное в своё оправдание, но стоило мне произнести слова «стадион» и «хоккей», как врачиха буквально переменилась в лице. В ту же минуту меня попросту вытолкали из спальни, захлопнув дверь перед носом. 
Минут двадцать из комнаты никто не выходил, из-за плотно закрытой двери доносились только негромкие женские голоса, да характерное позвякивание металла – это медсестра, судя по всему, снаряжала шприц, собираясь делать укол. Я слонялся по квартире, не находя себе места. Наконец из спальни выглянула сестричка и попросила принести воды. Только теперь я смог чуть лучше разглядеть её – совсем молоденькая девочка, практически моя ровесница, возможно интерн, или студентка старших курсов. Худенькая, светленькая, ладная, но с совершенно измученным и каким-то абсолютно опустошённым лицом и заметно припухшими, явно заплаканными глазами. Передавая ей наполненный водой стакан, я улучил момент и изловчился заглянуть внутрь… 

Я был попросту сражён увиденным – сидя на родительской кровати, обнявшись, и как-то совершенно по-детски всхлипывая, на плече друг у друга тихо, едва слышно плакали две взрослые женщины – суровая врач «скорой помощи» и наша «железная леди» - моя дорогая и любимая мама… 

…Как мне удалось выяснить впоследствии, прибывшая к нам по вызову суровая докторша не только сама непосредственно участвовала в тот день в спасении пострадавших, оказавшись, по сути, в самом эпицентре ужасной трагедии, но и едва не лишилась в кровавом «ледовом побоище» самого дорогого и близкого ей человека – единственного родного брата, с множественными переломами и пневмотораксом, в тяжелейшем состоянии доставленного в одну из больниц города. Самое же ужасное заключалось в том, что даже располагая достоверной информацией о его местонахождении и неутешительном вердикте, вынесенном коллегами, несчастная женщина была не в состоянии не только помочь самому дорогому для неё человеку, но и в трудную минуту побыть с ним рядом: врачебный долг – превыше всего, а масштабы трагедии были столь велики, что требовали от врачей «скорой»   (да и не только «скорой» - всех медицинских учреждений города) полной мобилизации и предельного напряжения сил… Что оставалось ей? Только сцепить зубы и продолжать исполнять свой служебный долг, спасая других людей и в глубине души надеясь на чудо… Самоотверженно спасать других, зная при этом, что самый близкий тебе человек, твоя кровинка находится в данную минуту буквально между жизнью и смертью – какое мужество требуется для этого…  
Могу лишь почтительно склонить голову перед этой героической женщиной и всеми медиками, хлебнувшими в тот страшный день настоящего лиха...  

…Общее горе и совместно пережитой ужас от увиденного, несомненно, сблизили и почти породнили их – убитую горем и собственным бессилием врача «скорой помощи» и мать, едва не потерявшую своего любимого сына. И потому они плакали вместе, горько и тихо, обнявшись и совсем не стесняясь друг друга…  

…Вся информация, связанная с трагедией на стадионе, как, собственно, и сам факт её, были, повторю, моментально засекречены. Никаких подробностей, никаких данных об истинных масштабах происшедшего, его виновниках, жертвах и общем числе пострадавших не разглашалось. Истинное положение вещей было известно лишь достаточно узкому кругу лиц из числа высшего краевого, партийного, армейского и милицейского руководства. Даже непосредственным участникам трагедии, её ликвидаторам   (врачам, рядовым сотрудникам милиции, военнослужащим, работникам стадиона), то есть лицам, более-менее осведомлённым о случившемся, было, по сути, известно немного или, во всяком случае, далеко не всё. До основной же массы горожан доходили только слухи, подпитываемые рассказами и душераздирающими свидетельствами истинных и мнимых   (таких, разумеется, всегда бывает большинство) очевидцев происшедшего. Однако они были столь противоречивы, что восстановить истинную картину трагедии попросту не представлялось возможным. Народ шептался в очередях, автобусах и курилках, обсуждая слухи и то, о чём сообщали вражеские «голоса», однако – не более. 
Не скрою – сам я неоднократно пытался впоследствии выяснить хоть какие-то подробности у мамы, которая, как я полагаю, знала о случившемся на стадионе Ленина всё, в мельчайших деталях и подробностях. Она сама была на месте ЧП и принимала непосредственное участие в ликвидации его последствий. Она была вхожа в высшие эшелоны нашей краевой власти и неизменно присутствовала   (мне даже трудно себе представить, чего ей на самом деле это стоило) на всех закрытых партийных совещаниях, проходивших в те дни в связи с произошедшей трагедией. Однако, сколько бы попыток я не предпринимал, к каким бы ни прибегал уловкам, в надежде выудить у неё хоть какую-то информацию, все они в итоге заканчивались практически одинаково – слезами, валерьянкой и отчаянной маминой мольбой – пожалеть её, перестать мучить попытками вернуться к воспоминаниям о страшных событиях того проклятого дня. Видя, какую осязаемо-мучительную боль причиняют ей мои настойчивые попытки докопаться до сути, мне каждый раз приходилось отступать. В такие минуты мама часто замыкалась в себе, и мне в который уже раз приходилось посылать себе большого идиота за то, что вновь осмелился напомнить ей об ужасе, который ей довелось пережить. 

Лишь много месяцев спустя, постепенно, по «косвенным», по отдельным оброненным маминым фразам, по обрывкам случайно подслушанных мной родительских разговоров, путём сложения и сопоставления полученных фактов, передо мной начала вырисовываться некоторая более-менее чёткая картина происшедших, но прошедших мимо меня событий того незабываемого в своей скорби и трагичности дня… 

…Это был тот самый, редкостный субботний день, когда моей вечно по горло занятой работой, партийными и общественными нагрузками маме выпал, наконец, законный и такой нечастый   (увы) дополнительный выходной, который она, как и подавляющее большинство советских женщин, решила полностью посвятить дому, семье и нескончаемым накопившимся домашним делам. Стирка, уборка, глажка, готовка… Женщине всегда найдётся, чем «с пользой» занять себя дома. Тем более, когда в семье у тебя одни мужики… День пролетает незаметно… 

Занятая домашней уборкой, мама даже не сразу отреагировала на настойчивый телефонный звонок, надрывавшийся в прихожей. Когда же она сняла трубку, взволнованный голос на том конце провода сообщил, что на стадионе имени Ленина после окончания хоккейного матча произошло масштабное ЧП, имеются пострадавшие и, не исключено, есть человеческие жертвы. Так же дежурный доложил, что машина за ней уже вышла, и попросил её срочно собираться и как можно быстрее прибыть на место происшествия, куда со всего города в экстренном порядке уже стекались милицейские наряды, воинские подразделения и кареты «скорой помощи». 
Первый испуг мама испытала, едва успев положить трубку – до неё дошёл, наконец, весь смысл сказанного. Её охватил поистине панический страх – она знала, что мы с друзьями отправились на хоккей, и теперь, после всего услышанного от дежурного, её воображение рисовало картины одну страшнее другой… Надо ли говорить, что когда прибывший за ней через несколько минут водитель позвонил в нашу дверь, мама была уже полностью одета… 

Однако настоящий ужас ей пришлось пережить чуть позже, уже по прибытии на стадион, когда миновав несколько колец оцепления, служебная «Волга» остановилась неподалёку от места кровавой драмы. Ближе подъехать было нельзя – жёлто-синих милицейских, чёрных крайкомовских и комитетских «волжанок», патрульных «УАЗиков» и карет «скорой» на подступах к арене было и без того предостаточно. Вокруг царила растерянная суматоха, бестолково суетились люди в форме и в штатском, пытаясь оказать помощь многочисленным раненым и пострадавшим. Посиневшие от удушья и холода, окровавленные и в большинстве своём полураздетые люди находились повсюду – на обледенелых ступеньках лестницы, на крыльце, ведущем в подтрибунные помещения южного крыла, на примыкающих к лестнице косогорах, просто на промёрзшем асфальте. Кто-то стонал, кто-то просил о помощи, кто-то просто молча сидел, отрешённо уставившись в одну точку – большинство выживших находились в глубоком травматическом шоке. Как-то однажды, уже много месяцев спустя, мама обмолвилась в разговоре, что из общей массы людей на кровавом побоище больше всех остальных ей запомнились трое – совершенно раздавленный горем мужчина, безутешно рыдавший над телом погибшего сына, мальчика-подростка лет двенадцати, лишившийся глаза молодой парень с окровавленным лицом и жуткой пустующей глазницей, отчаянно не желавший поверить в случившееся и горячо убеждавший врачей «ещё раз внимательно посмотреть», и пожилой, почтенного вида седовласый дядька с разодранной в клочья щекой – без верхней одежды, голый по пояс и с одной меховой рукавицей на руке, с каким-то маниакальным упорством пытавшийся с помощью окружающих отыскать на месте давки вторую варежку – жена, дескать, «запилит» его дома до смерти, если он не сумеет найти пропажу…  

Шок. В нём пребывали все, он читался на лицах всех присутствовавших, вне зависимости от званий, рангов и статуса. Масштаб бедствия поражал. Люди были попросту раздавлены случившимся. Они пережили такое… 
Холл и коридор первого этажа административного корпуса тоже оказались под завязку заполнены пострадавшими. Раненые рядами вповалку лежали на полу, некоторые уже не подавали признаков жизни. Между тем, людей всё заносили и заносили внутрь – на носилках, одеялах, солдатских и милицейских шинелях.  

Крики боли и отчаяния, плач и стоны, хрип, мат… Запах лекарств, мочи, пота и свежепролитой крови… Многим становилось дурно. Маме от увиденного внутри тоже стало плохо. Двое дюжих комитетчиков под руки вывели её на свежий воздух, где затем привели в чувство с помощью нашатыря. Впрочем, что говорить о женщине… Иные взрослые мужики, едва успев выскочить на улицу, блевали дальше, чем видели, перегнувшись через металлические  перила ограждения. На это никто не обращал внимания. Нужно было иметь поистине железные нервы и крепкий желудок, чтобы нормально воспринимать всё происходящее… 

…Однако страшнее всего оказалось даже не это. Самый настоящий ужас мама испытала, оказавшись непосредственно у лестницы, на которой и произошла чудовищная давка, унесшая жизни десятков ни в чём не повинных людей. Вся она, с верхнего до нижнего яруса, как и все близлежащие подступы к ней, оказалась завалена… утерянными в свалке вещами… Разорванная, растерзанная, забрызганная кровью и рвотными массами одежда – шубы, армейские полушубки, пальто, телогрейки, свитера и поддевки, рубахи и майки, меховые и вязаные шапки, шарфы, варежки, рукавицы, разномастные валенки, сапоги и ботинки, разорванные и растоптанные документы, кошельки, расчёски, оправы очков, шерстяные и нитяные носки, трости, носовые платки, металлические фляжки, программки, сигаретные и папиросные пачки, часы, недоеденные бутерброды, сотни разнокалиберных, вырванных «с мясом» пуговиц, денежная мелочь… Всё это густым, разноцветным, чудовищным ковром покрывало ступени, ведущие вверх лестничные марши и землю вокруг. Сорванные с петель покорёженные ворота   (одна воротина висела на честном слове, держась на одной петле, другая стояла на земле, прислонённая к каменному парапету) лишь дополняли трагическую картину… На краске тоже виднелись бурые кровяные разводы и потёки крови. 

Чудовищное зрелище это представлялось настолько нелепым, диким и страшным, что от увиденного маме опять стало плохо. Едва держащаяся на ногах от охватившего её леденящего ужаса, она с трудом, с помощью знакомых сотрудников сумела добраться до ближайшей «комитетской» машины, оборудованной радиотелефоном, и попросила дежурившего в ней офицера соединить её с домом. На том конце, разумеется, ей никто не ответил – я в это время ещё находился с друзьями.  

И вот тут маму охватила настоящая паника. Насмотревшейся на кровь и смерть, окружавшие её со всех сторон, не имеющей представления о том, где я и что со мной, ей на какое-то время изменило самообладание. Потеряв голову, позабыв обо всём на свете, движимая одним лишь материнским инстинктом, она бросилась обратно на место трагедии, в тщетной попытке отыскать… Отыскать - что? Потом она и сама не могла ответить себе на этот вопрос – что именно надеялась найти она тогда на адской лестнице в этой груде изорванных, забрызганных кровью предметов. Или, может, наоборот – смертельно боялась найти? Какие чувства испытывала она в эти минуты, какой ужас пережила тогда, представляя меня, возможно, таким же, лежащим на холодном полу среди мёртвых, посиневших и искалеченных? 
Мне рассказывали, что какое-то время мама, словно слепая, бродила по лестнице, обшаривая остановившимся взглядом вещи на обледеневших ступеньках. Когда смекнувшие в чём дело чекисты постарались увести её оттуда, с нашей «железной леди» случился нервный срыв, и чтобы не доводить дело до истерики, в ситуацию пришлось вмешаться врачам. Совместными усилиями её всё же удалось убедить спуститься вниз и присесть в машину. Врач сделал маме успокоительный укол и настоятельно рекомендовал офицерам отвезти её домой, но от этого предложения она отказалась наотрез. По радиотелефону «комитетчиков» она ещё несколько раз пыталась дозвониться домой, но тщетно – трубку никто не брал…  Право же, ей было, от чего впасть в отчаяние… 

Однако мы потому и звали нашу маму «железной леди», что в самую трудную минуту она умела взять себя в руки. Так вышло и на этот раз – в здании крайкома должно было состояться экстренное совещание бюро краевого комитета партии, мама входила в число его членов, и потому её присутствие на нём было обязательным, а значит, следовало быть «в форме»… 

…Однако, слегка отойти от шока от увиденного, суметь мобилизоваться и хоть немного взять себя в руки, приступив к выполнению своих обязанностей, какими бы скорбными они ни были – это одно. Но как, скажите, избавиться от переживаний, от беспрерывно терзающего душу чувства страха за судьбу своего ребёнка несчастной матери…  
Что случилось с нами? Где мы? Живы ли, не ранены ли, сумели ли не попасть в жернова чудовищной кровавой мясорубки? Неизвестность, в которой вот уже несколько часов с момента трагедии пребывала мама, была мучительнее и страшнее всего… 

 …Ещё несколько попыток связаться с домом вновь не увенчались успехом, и это только ещё больше умножало тревогу и отчаяние. Покинуть заседание, на котором решались вопросы экстренного порядка, она не могла. Кстати, принимались на нём решения лишь общего характера, информация даже сюда поначалу поступала достаточно разноречивая, зачастую противоречившая  друг другу, что, собственно говоря, и не удивительно, если принимать во внимание всю масштабность произошедшей трагедии. В городе были подняты по тревоге на ноги  десятки, сотни людей, занимавшихся сбором и обработкой информации о жертвах, количестве и личностях пострадавших, их местонахождении и состоянии. А какие в то время были технические возможности? Да, никаких. Уже хорошо было, если по телефону дозвониться получалось… Ждали возвращения из Москвы первого секретаря крайкома партии Алексея Клементьевича Чёрного, в срочном порядке прервавшего своё пребывание в столице и той же ночью вылетевшего в Хабаровск. 

Всё время, пока длилось оперативное совещание, мама, по её признанию, пребывала в полуобморочном состоянии, с огромным трудом сохраняя самообладание и опасаясь только одного – отключиться и потерять сознание прямо на бюро… 
Как пережила она эти томительные часы, чего ей всё это стоило – одному лишь богу известно… Могу сказать только, что спустя несколько дней после пережитого кошмара в густой шапке курчавых, чёрных, как смоль маминых волос мы обнаружили первые седые прядки… Ей было всего 44 года. 
 Дорогую цену пришлось заплатить за тот страшный вечер самому близкому и любимому мной человеку… 

…Лишь глубоко за полночь, уже находясь совсем на грани от отчаяния, мама сумела, наконец то, вырваться домой. По её признанию, она не помнила, как взбежала по лестнице на наш седьмой этаж   (лифт по ночам, разумеется, не работал), зато ей хорошо врезалось в память то, как отчаянно нажимала она кнопку дверного звонка, как бешено, разбивая пальцы, колотила ногами в закрытую дверь, как не могла трясущимися от страшного предчувствия руками попасть ключом в замочную скважину, и как, ворвавшись, наконец, в тёмную пустую квартиру, уже готова была, предположив самое худшее, рухнуть без чувств, пока в самой дальней комнате не наткнулась, наконец , на меня, мирно спящего и не чуявшего беды… После этого, по маминым словам, её сознание полностью отключилось… А что было дальше, вы уже знаете. 

…Да простят меня наши многоуважаемые читатели, но я не стану пересказывать в подробностях всю хронику происшедших на лестнице стадиона событий – об этом в последнее время было говорено, снято и написано немало, тем более, что садясь за написание данного материала, я изначально не ставил перед собой подобной цели. Я всего лишь хотел кому-то напомнить, а кому-то, возможно, и впервые поведать о том памятном дне, каким он запомнился на всю жизнь мне лично. Мне, оказавшемуся на том злосчастном матче восемнадцатилетнему парнишке, имевшему все шансы очутиться в самом эпицентре смертельной давки на обледенелых ступенях стадиона, возможно, погибнуть или быть жестоко покалеченным, однако, волею обстоятельств, чудесным образом сумевшему избежать тогда всего ужаса произошедшей кровавой  
трагедии, однако ставшему, пусть и косвенно, её непосредственным свидетелем и участником… 

Что же касается причин, приведших к той ноябрьской бойне… 
И непосредственно сразу после случившегося, и потом, спустя многие годы после трагедии, заинтересованными лицами – непосредственными участниками, пострадавшими, журналистами неоднократно предпринимались попытки докопаться до истины, в бесплодных стараниях выяснить – на чьих плечах и на чьей совести всё же лежит вина за случившееся, и насколько соответствуют истине официальные данные о количестве жертв и числе пострадавших во время «несчастного» случая.  

Одни считают виновными военных строителей, проводивших работы по реконструкции стадиона к чемпионату мира по хоккею, в результате безграмотных действий которых, как гласит один недавно опубликованный официальный документ и «…были допущены отступления от проекта строительных норм и правил   (СНиП), в результате чего лестница, на которой произошел несчастный случай, имела меньшую ширину и больший уклон, чем предусмотрено проектом, недостаточную ширину проступей…».  

Другие склонны считать виновниками гибели людей сотрудников стадиона, не потрудившихся открыть для выхода болельщиков широкие «южные» ворота, и вынудив, тем самым, огромную массу людей с восточной трибуны пробиваться через единственный узкий, не рассчитанный на такое количество народа выход на «юго-востоке», в результате чего в проходе и на ступенях лестницы и возникло массовое столпотворение, перешедшее в итоге в массовую свалку.   

Третьи грешат на сотрудников милиции, устроивших после матча азартную облаву на нетрезвых хоккейных болельщиков, коих на трибунах СиЛа в тот вечер было абсолютное большинство, и своими действиями спровоцировавших на выходе со стадиона панику и давку, а потом долгое время не предпринимавших, якобы, никаких решительных действий для наведения порядка и спасения пострадавших на месте трагедии. 

Есть и такие, кто основными виновниками происшедшего считает, прежде всего, самих хоккейных болельщиков, которые, будучи сверх всякой меры перегружены спиртным, и, следовательно, пребывая в не состоянии адекватно реагировать на происходящее, своими действиями сами спровоцировали беспорядки, приведшие в итоге к столь печальным для всех последствиям… 

Что ж, в каждой версии, как ни странно, имеется своя доля правды, каждая версия имеет право на существование. Не стану рядиться в одежды всезнайки и оракула, скажу только то, что знаю и думаю сам. 

У той трагедии, как и у подавляющего числа других, нет, да и не может быть какой-то одной, всеопределяющей причины. Есть совокупность причин, этакая разномастная груда отдельных звеньев, сложившихся в итоге в замкнутую дьявольскую цепочку, в которой каждой из причин уготовано своё место. 

Да, именно стараниями строителей из числа бравых военных была создана на кровавой лестнице смерти ТА САМАЯ дьявольская «воронка», в узком запечатанном горлышке которой и образовался эпицентр той страшной ноябрьской трагедии…  

Да, именно по не поддающимся никакой логике халатности и безответственности тогдашних работников стадиона имени Ленина широкие, удобные и, что самое главное, именно для выхода болельщиков предусмотренные огромные южные ворота после окончания матча так и остались закрытыми. Кто-то один не потрудился пошевелить пальцем, отправив тысячи людей выбираться сквозь «игольное ушко», а десятки – прямиком на верную смерть… 

Кстати, в некоторых местных и иногородних источниках, ранее вещавших о ноябрьских событиях 1982-го, имели место утверждения, что одной из причин возникших паники и давки стало отключение работниками СиЛа освещения на стадионе. Хочу заявить со всей ответственностью, что это – полная несусветная чушь, кем-то буквально высосанная из пальца. Ничего подобного не было и в помине – мачты освещения были включены, и после окончания матча работали ещё, по меньшей мере, минут двадцать, во всяком случае, до тех пор, пока мы с моим приятелем решали на бульваре вопрос с бессовестным «бомбилой»-таксистом.. Так что, как раз в этом отношении претензий к обслуживающему персоналу стадиона никаких быть не может… 

Что же касается «охоты» сотрудников милиции на подвыпивших граждан, то она, несомненно, имела место, и была отнюдь не негласной – директива устроить по завершении матча массовый отлов находящихся «под шофе» болельщиков в тот день поступила, практически, с самого верха, от лица высшего городского милицейского руководства, и была немедленно принята к исполнению. Такая порочная, под предлогом борьбы с пьянством, практика зарабатывания «палок» в милиции тогда практиковалась повсеместно. Затем, уже после всего случившегося, при «разборе полётов» информация вскрылась, был скандал, который, впрочем, предельно быстро и технично замяли, назначив, как водится в подобных случаях, дежурного «стрелочника» из числа офицеров среднего звена. Истинные же виновники, как всегда остались в тени – сор из избы оказался не нужен никому… 

Что же касается нас, болельщиков… Чего уж там греха таить, стыдливо пряча при этом голову в песок. Ещё в самом начале своего повествования я отмечал, что в те годы на хоккей с мячом среднестатистический хабаровский болельщик приходил не только поболеть за команду, за своих любимцев, но и крепко выпить при случае – с радости, по поводу победы наших армейцев   (благо, такой повод они дарили нам практически постоянно), на худой конец – с горя, дабы залить «целебным» 40-градусным «бальзамом» горечь нечастой домашней неудачи, ну, или, в конце концов, «шобы было»… Впрочем, всё хорошо в меру, тем более, что «употреблять» Конституция как будто никогда и никому не запрещала… 

…Свыше СЕМИ ТЫСЯЧ   (!) пустых бутылок из-под водки было собрано после окончания матча СКА   (Хабаровск) – «Зоркий»   (Красногорск) бойцами воинских подразделений, брошенными после ликвидации последствий трагедии на прочёсывание и уборку трибун… Только вдумайтесь в эту цифру – СЕМЬ ТЫСЯЧ бутылок! И это без учёта того, что немалое количество хабаровских болельщиков предпочитало приносить на стадион «горячительное» в небьющейся таре – алюминиевых пузатых армейских и металлических плоских, кустарного производства фляжках с вытравленным на выпуклом боку раком. Хоккейные старожилы наверняка вспомнят и не дадут соврать – очень популярное было изделие в те годы… 
Какие ещё комментарии нужны к вышесказанному? Разумеется, пьяных и очень пьяных людей в этот вечер на стадионе было более, чем достаточно. Нельзя исключить, что кто-то из них в образовавшейся толчее, обессилев от выпитого алкоголя, мог упасть, кто-то в пьяном виде мог пробиваться к выходу, идя «по головам», кто-то просто мог находиться в полном «неадеквате»… А что такое пьяная людская толпа – даже подумать страшно… 

Но подобные «возлияния» происходили тогда практически на каждом серьёзном матче, и никто никогда особо от этого не страдал… Вы скажете: «До поры-до времени?» Возможно. Не исключено, что когда-нибудь нечто подобное могло случиться на любом другом матче…  

Да, может быть, могло. Однако случилось именно в этот злосчастный вечер «чёрной субботы» 20 ноября 1982-го. Вечер, завершившийся нашей победой на ледовом поле, которая спустя всего несколько минут обернулась для нашего города настоящей «Пирровой победой», унёсшей жизни десятки ни в чём не повинных людей… 

Давайте сегодня уже не будем искать виновных в ужасной трагедии – за давностью прошедших лет сегодня это попросту бессмысленно. Давайте вместе с вами просто помолчим и вспомним поимённо всех, кто пал тогда безвинной жертвой на обледенелых ступенях лестницы, ведущей в никуда. Всех, кого удастся сегодня вспомнить. 

…На мемориальной табличке, прикреплённой на здании Южной трибуны стадиона имени Ленина, бронзовой краской прописаны фамилии восемнадцати наших погибших земляков. На самом деле их было тогда более тридцати…  

Юрий Собещук   (в миру болельщицком – DAD)